С Матвеем Абрамовичем Виленским жизнь свела меня в конце 1960-х - начале 1970- гг., когда я всерьёз занялся изучением проблем экономики научно-технического прогресса и развития экономического механизма международных научных связей.

Тогда он уже добрый десяток лет возглавлял Сектор эффективности проблем НТП в Институте экономики АН СССР. Этот институт всегда ласково именовали «Волхонкой»,некоторые зовут его так и сейчас, несмотря на то, что он переехал к метро "Профсоюзная". Там тогда трудились титаны экономической науки, такие как Кронрод,Плотников, Хейнман, Хачатуров, Красовский, Ноткин и другие. Перечислять и ранжировать их – не моя задача, главное – это то, что Матвей Абрамович на их фоне не терялся и пользовался заслуженным авторитетом. Его значительный вклад в развитие отечественной экономической науки и воспитание молодых научных кадров бесспорен. Добавлю, что именно в его секторе сделал первые шаги по ступеням академической карьеры будущий академик-секретарь Отделения экономики РАН Дмитрий Львов, ставший через много лет моим начальником.

Конечно, следует сказать и о том, что Виленский прошёл Великую Отечественную войну "от звонка до звонка" и вернулся в Институт экономики после демобилизации в 1951 г. Он ушёл из жизни в 1987 г., однако след, который он оставил в науке, сохранился до сих пор. Научная общественность, коллеги и друзья помнят о нём. Статью о Матвее Абрамовиче можно найти в Российской Еврейской Энциклопедии, издающейся в Москве с 1994 года.

Я могу сказать точно, когда Виленский «положил на меня глаз». Это было в 1971 г., когда я выступил на «Волхонке» во время научной конференции «Проблемы совершенствования планирования и оценки эффективности НТП». Выступал я – тогда ещё совсем мальчишка - весьма эмоционально, поскольку нервничал, чувствуя себя некомфортно в знаменитом зале Института экономики АН СССР перед лицом авторитетнейших учёных. Ключевым тезисом моей взволнованной речи было недоумение по поводу того, что, несмотря на бесспорное качество науки – её интернациональный характер – на той конференции никто не сказал ни слова о международном научном обмене как одном из способов решения научно-технических проблем, что никто не пытался хотя бы определить подходы к его планированию и оценке эффективности. Признаться, я тогда ещё более засмущался, когда после моего выступления раздались аплодисменты, что для «Волхонки» было большой редкостью. В тот же вечер мой отец спросил меня, что особенного я «устроил» в Институте экономики, если ему звонил сам Виленский и весьма лестно отзывался о тебе и твоём выступлении и похвалил меня «за такого сына».

После этого мы неоднократно общались с Матвеем Абрамовичем, который отнёсся ко мне весьма доброжелательно и, можно сказать, по-дружески. Во время одной из таких встреч он и поведал мне историю, родившую заголовок этого моего рассказа. Эта история стала легендой. Вот она. Начав «закручивать гайки», Сталин вспомнил о паспортной системе России, ликвидированной в 1917 г. как «вреднейшее наследие царизма». Дабы эффективнее контролировать население, 27 декабря 1932 г. было издано постановление ЦИК и СНК СССР о введении советской паспортной системы. Людям были розданы анкеты, на основании которых стали выдавать паспорта. Не обошло это мероприятие и Виленского - тогда ещё совсем молодого человека, который в анкете в графе «национальность» ничтоже сумняшеся написал «ИУДЕЙ». Сдав анкету и придя через некоторое время в паспортный стол за документом он неожиданно обнаружил, что паспортист записал упомянутое слово с ошибкой, заменив в нём одну букву, а именно «ИНДЕЙ». Матвей Абрамович возмутился и стал объяснять, что он вовсе никакой не «ИНДЕЙ», а «ИУДЕЙ». Тогда через окошко его спросили: «а чиво такое иудей?». Он ответил, что «иудей» - это всё равно что «еврей». Ему сказали «подождите» и окошко захлопнулось. Через десяток минут оно открылось вновь и Виленскому вручили его паспорт со словами «теперь всё в порядке!». Когда Матвей Абрамович открыл свой документ, то увидел исправленную (точнее сказать, «дополненную») запись: «ИНДЕЙСКИЙ ЕВРЕЙ». Думается, паспортист поступил так по двум причинам: во-первых, исправления на паспортных страницах не допускались, как не допускаются и до сих пор, а во-вторых, паспортный бланк и тогда были предметом строго учёта, и, испортив его, можно было получить серьёзный нагоняй, если даже не получить славное сталинское звание «вредителя». Вот он и не нашёл ничего лучшего, как таким образом выйти из положения.

В середине 1970-х гг. в наших с Виленским отношениях наступило некоторое охлаждение после того, как он по моей просьбе обещал написать отзыв на автореферат моей диссертации, который я так и не получил. Отзыв Матвея Абрамовича безусловно украсил бы защиту моего труда, который был посвящен проблемам экономического расчёта в международном научном обмене, и я был этим весьма расстроен. Сам Виленский клялся и божился, что отзыв написал и послал с нарочным, однако, наверное, сам чёрт сделал из него «пропавшую грамоту». Интересно, что правда всплыла только через пару-тройку лет, когда мой коллега Слава Иовчук, занимавший со мной один кабинет в институте, стал рыться у себя в письменном столе и неожиданно воскликнул: «Саша, а тут у меня в ящике какая-то бумага лежит, что-то вроде тебя касается…». Этой бумагой оказался отзыв Матвея Абрамовича, который по-видимому принесли когда-то в нашу комнату и положили на стол Иовчуку, а тот сунул его в ящик и забыл о нём.

Мне в тот момент стало грустно и противно. Я не стал ни ругаться, ни упрекать Славу, что было абсолютно бесполезно. Я просто вспомнил известную поговорку: «Я думал – ты мне друг, а ты това-а-рищ…». Впрочем, Слава Иовчук гадил мне и после, однако интересно, что ни по злобе, ни по поводу, а так - мимоходом. Дело в том, что мы - его коллеги - ему - сыну "великого философа Михаила Трифоновича, члена ЦК КПСС, ректора Академии Общественных Наук и прочая, и прочая - просто напросто казались недостойными внимания козявками, и наши проблемы его совершенно не трогали. Тогда я молча вышел из комнаты с отзывом Виленского в руках и ощущением внутреннего стыда за то, что когда-то не поверил словам этого замечательного старика – настоящего учёного и порядочного человека, к тому же относившегося ко мне с искренней симпатией.

Александр Летенко

• Киев еврейский